Ekaterina Samigulina & Karen Karnak
БОЙ БЫКОВ
Мы всего лишь прилежные копии прошлых веков
Тектонический скрежет земли,
перекаты эбеновых вод
угасанье светил
В их движении – смерть, остановка, статический гул
Никуда не сбежать, мы в планету ногами вросли
всеми связями жизни, соком её вспоенЫ
и пропитаны этим же соком, как ядом, -
Почтенная Смерть
в нас взрастает, крепчает, белеет своей сединой,
возвращая нас к Матери –
в толщи земной коры
Пожиранье – как смысл жизни. Мы только корм:
чтобы в огненном чреве таилась слепая власть,
мы должны унавоживать почву. Но это – ложь:
И без нас мириады веков будет жить Земля
Вся история наша – только попытки вдохнуть
человечью душу в глыбы огромных гор,
в пыль спрессованных атомов,
в пение белых китов,
в Мировой Океан,
в холодные смертные льды.
Человечества Песнь бесполезна
для груды камней
Надрываем глотки зазря –
не будет зари
Как болото под сапогом, всхлипнет земля
и своей неживой утробой нас поглотит
Только Почтенная Смерть освещает весь жизненный круг:
Зарожденье Вселенной тоже в себе несёт
разложения атом, распада, небытия
Неизмерная глубь/высота/ширина беспространственных лет…
и Я
только зачем?
Зачем? Почему? Без конца задавать вопрос –
в бесконечности нашего Времени, и в конечности – Всех Времён
Камни, камни повсюду
их шорох и стон
Скрежет стёртого зуба,
пустыни жёлтый налёт
Это рот планеты, и изо рта идёт
запах трупный, сладостный перегной
Эта песня камней - только гонг, погибельный гонг,
что зовёт на отравленный водопой
Сморщенный запах горящих под солнцем скал
мертвенный мир, я помню, как ты ласкал
своим безобразным ртом мой раскрытый рот
Эти вязкие воды, гнилостный скользкий пот
уже утекают в песок
те прошли времена, когда я,
как собака, лизала твой грязный сапог
Человек – это царь?
Ха! Однажды взойдя на престол
этой проклятой тверди, не может с него сойти
Он на трон не посажен – он к нему пригвождён
магнитными бурями полюсов
И столько веков,
столько песен и слов,
моровых картин,
ужасающих дел –
а он всё не готов
осознать свой удел,
ободрать наносной покров
этих смертных тел
и он корчится в горечи
смерть принять не сумев
Это ли то, чего бог хотел?!
И история вся – только бой быков:
Оголтелые звери, над планетой вздымая рога,
Убивают друг друга
Века, и века, и века…
Наша жизнь – наблюденье за смертью Другого быка
октябрь 2014 г.
В этих трюмах забитых
века скользят,
времена текут,
заключённые спят
а под ними низовья реки горят
ждут бунта на корабле
жаждут, чтобы кто-то взметнул песок,
чтобы в русло другое свернул поток
да вот те, кто спят, стерегут острог,
берегут свой пленительный тлен
и для них тиха речная волна
и для них неведома глубина
мелководья застывшая тишина
их покой хранит
не осыплется берегов гранит
и торговки с площади не уйдут
и те, что веками во сне живут,
во сне и продолжат жить,
наполняя отбросами свой уют,
наполняя свои кишки
а проснуться –
на это кишка тонка
и из века в век будет течь река
и ничто не изменит течения этой реки
а на площади эх кульки сапоги
а на площади снов цены недороги
коль тебе дороги так босой походи
подремли ещё в голоди
поворочайся сладко с бочка на бочок
зажимая в ладошке медяк-медячок
кто-то спит на перине, а ты, дурачок, -
в упоительном холоде
а коль грошик твой медный последний пропал
пододвинься-ка с рваных своих одеял
ты довольно по площади снов походил
эх пора тебе к рыбам, в ил
и тебя, пока ты не продрал глаза,
эх за руки за ноги за тощий зад
подтащат к борту ой да сны-чудеса
и отправят на небеса
только тем и жива голубая река
что готов кто-то кровью поить из виска
злые отмели, губы сухие песка
Ну чего ты ревёшь? Эй, халдей, веселей!
Мы живём побогаче других кораблей!
Ты спляши гопака – дам тебе медяка
И получишь отсрочку от речного песка!
Будешь славно плясать –
Будет мягкой кровать,
А на мягкой кровати веселей помирать!
Что ж ты плачешь – танцуй и живи без забот!
Ведь не завтра за борт,
Разрази тебя гром!
Тот, кто пляшет бойчее, тот славно живёт!
А другие – рыбам на корм!
и танцует, танцует на площади снов,
ободряемый гулом людских голосов,
дурачок, приоткрывши в улыбочке рот
и корабль плывёт
и корабль плывёт
над безмолвьем голодных песков
02.12.2014
Зодиаки. Созвездья. Человечьи леса
Железный клёкот у твоего горла,
чудовищный вой.
Ты, пёс огромный, зверь голодный –
ворочаешь головой –
налево-направо, направо-налево –
и пахнет прорванной плевой
и мёртвой золой.
Слушай в рёбрах моих кровавый пожар,
Пёс!
Смотри, как лес пожирает стеной
стадо твоих овец,
как всходит над головой
с отрубленной головой
Стрелец,
как шея его разит янтарём,
камнями надгробных плит;
смотри, как над тобою плывёт
Кит.
Сейчас вздыбится море звёздное и прольёт
свой свет и стрелы
у лап твоих быстрых,
Пёс,
и ты увидишь, как корчится Волопас,
услышишь смрад Вероники горящих волос.
небо схватил апоплексический зной
смотри: Стрелец с оторванной головой
смотри: Дева с прорванною плевОй
смотри: нет Весов,
весь мир пошатнулся мной
я – лес,
Пёс! –
лес, который пророс
вздыбленным корнем в слабую млечную плоть:
попробуй уйти, сбежать, уплыть, побороть,
– крепко в подушечки пальцев спешащих ног
вгрызся росток.
лес человечий, бабий дремучий яр
мехАми-матками в небе раздул жар.
по человечьим лесам
подымается в небеса
огонь
смотри: раскалились подковы копыт твоих, Конь!
Как ни прЯдай ушами,
Как ни всхрапывай, глаз закатив, -
Руки-ветви рождают красного ветра прилив,
Протуберанцы злого земного огня.
Смотри, Бык: пожар растёт из меня!
Из опустошённых недр,
Из месторождений тоски,
Вгрызшись корнями в иссохших полей пески,
Растёт человеческий лес, человеческий рой, род.
На весь небосвод человек распахнул рот.
Пожирает созвездья жадной стеной огня.
И сжигая их, человек сжигает меня…
середина 2013-го - 6 января 2014-го
как засыпает земля...
ветер соки впивает холодных полей
на окне умирают бабочки
ещё живые - но не слышат прикосновения,
значит -
уже ушедшие.
дни и ночи.
я в чудовищном сумраке чую
движенье камней, тектонический сдвиг планеты,
голоса её ящеров,
скрежет её веков,
мёртвый запах над нами зияющих чёрных дыр...
стонет земля, стольких родив - и пожрав стольких,
перемолов бушующим животом
нас, погружённых в магму, живородящую слизь,
всё - от песчинки до птичьих теней на спине моровых вод,
всё отжившее и недожившее поглотив,
погружаясь во мрак, которого нам не познать,
в межпланетное марево, в гул угасающих звёзд,
тает земля в осени нашей Вселенной
человеческой осени, что по-людски примеряем
на весь бесконечный,
бесчеловечный мир
10.10.14.
Мама колыбель качала,
мама песню напевала:
наше время – это рана,
полная, густая рана,
прелью, горечью цветущей,
кровь – геранью на окне…
Что же ты так громко плачешь
в этой гулкой тишине?
Не плачь, малыш… – пой!
Завтра будешь на коне!
Скоро, скоро – в бой!
Наше безвременье – рана, рана…
Не пулей навылет –
тягучей дырой в животе, –
так колыбель качала безумная мама,
чёрная рана вестей на почтовом листе
Пой, не плачь, пой!
Завтра уже – в бой!
Бархат неба алый, как зной…
Это дремлют деревья в жару,
это бредят люди в жару –
это сочно-кровавая пища
живому костру
это дым,
просто дым
на ветру
Мама поёт, поёт…
над колыбелью рот
жадный её рот
небесный её исполком
тебя призовёт уйти
взрывать, отступать, брести
по красным, красным пескам –
глиною прорасти
невидимым облаком
и она качает – до тошноты – колыбель,
словно в рану густую кровавый влагает перст
И несытая гибель, над веком нашим склонившись, ест
будущую погибель…
0:01, 28 августа 2014
КОСТРЫ
Ты так некрасиво горишь!
Уйди с моих глаз
Мне что – убирать за тобой,
смывать гарь?
Ты что, не в курсе,
как
пахнет каждый из вас,
когда вы начинаете плавиться и умирать?
Мне пришлось отгрызть свою лапу –
кровь на когтях –
мне пришлось убежать
из городов в поля.
Я забыл, как раздвигала ноги
злая земля,
чтобы принять всех тех,
кто огнём пропах…
пропах весь город
порохом потрохОм
мне нечем дышать
уходи умирать за
чтобы я не услышал запах
чтобы прогорклый ком
не вставал в горле
чтоб не слезились глаза
чтобы город мой оставался
прекрасен и свеж
как девчушка, что режет в парке цветы
на заре
я хочу, чтоб всех вас – сожжённых
на пустыре –
забыли,
как лысый, забыв про плешь,
надевает парик,
как в монастыре
монах
надевает клобук
и идёт молиться
за всех,
совершивших грех,
не вспомнив
совсем
про тех –
сгоревших в костре
…..
я хочу
забыть
забыть
забывать
я хочу жить
спокойно ложиться спать
не вдыхать гарь
спокойно ложиться спать
а ты…
ты не отгрызаешь лапу,
не хочешь сбежать
ты просто горишь
ты так некрасиво горишь
___
хоть бы кто-нибудь заорал
в этой грязи
хоть бы кто-нибудь среди обеда встал
и засмеялся заплакал заржал завыл
хоть бы кто-нибудь
дышать
перестал
потому что нельзя дышать
когда там горит
потому что нельзя дышать
в человечьем чаду
…в развороченном Остове тела
купив билет
и заняв с улыбкой место
в первом ряду…
и когда тебе позвонят –
не открывай дверь
и когда постучат –
не отпирай замок
отгрызай лапу
как
попавшийся зверь
прожигай душу –
всё равно над городом смог.
___
но во мне белеет болеет торчащая кость
но во мне эти пожары не загасить
не отгрызть лапу не замолить злость
мне гореть
мне не спать
мне следы пожаров смывать
затирать тряпкой
пригоревшую к полу кровь
посреди обеда вставать
орать посреди
…хоть бы кто-нибудь заорал вместе со мной
…хоть бы кто-нибудь лапу лисью прижал к груди
---
Ты напрасно думаешь, будто сожжён посев
Будто семени на пепелище не прорасти
Будто корни дерев, дотла прогорев,
в золе городов не смогут уже расцвести
но под шкурой-корой закипает смола, не желчь
но под кожей сожжённой в сердце пульсирует кровь
и живые, которых вы не сумели сжечь,
вместе с мёртвыми поднимаются из костров
2014
Бабой хмельной, в рукаве несущей пургу,
колодезным уханьем сытым,
скрипом об лёд
идёт
осень,
в саду оставляет следы,
под оградой сидит, икая,
синевой полыньи
застилает глаза,
инеем застилает
кровать с окровавленными простынями –
вместе с водами выплеснуто дитя,
вместе со снами –
за ворота,
в подсохшую грязь,
замешанную тяжёлыми сапогами
бредущих мимо постели рот.
Глаукомой изъеденный горизонт
плывёт
в паутине дождя.
И с каждым днём всё темнее тьма,
и всё безличнее хоровод
теней,
и ничьи глаза
не останавливают на мне
свой взгляд.
Пустые дома
вдоль железных дорог,
пожирающий их бурьян…
Коченеют поросшие мхом стволы,
но другие стволы
не порастут никогда
ни быльём, ни былью,
ни сорной глухой травой.
Их насекомый стрёкот,
бесчеловечий вой
далеко за притихшим садом
и поэтому кажется – можно спать…
и пока так кажется всем,
не одно дитя
будет вылито за порог,
в стылую грязь,
не одна мать
подставит живот под сапог –
проходящего благословив –
благодарно, как сука,
как почва, что жаждет дождя,
как блаженная нищенка, в пальцах сжимая медяк,
не замечает, что он –
в её же крови
29-31 октября 2014 года
Полная рыбьих глазок консервная банка:
вместо мяса жизни -
убогая требуха.
Сельди теплые, скользкие -
жир, наросший на мысли,
пустая ( после налогов) рыбачья уха.
А мы плывем - как бревна, в плоты скрепленные, -
по течению быстрому вниз, вниз, вниз... -
все мы только гробы, гробы, гробы повапленные -
дерева гнилые с несмелыми фресками лиц
Крысы, крысы ползут из углов
банька паучья растапливает дрова
Рас ка чи вается моя голова
на каждом из склоненных кустов
на каждом из христовых крестов
Беги, беги, раздав долги,
Туда, где руки не долги
у тех, кто властвует полки
Смотри, смотри, как у реки
Плывут скрепленные в гробы
Плывут плоты
Идут полки
И ты
и ты
Тебя кусты, тебя растущие дрова,
Тебя гора, тебя поросшие осокой берега,
Тебя трава,
Твои горящие мосты,
Тебя отрубленная голова,
Твоя трава
И ты в траве
И ты
и ты молчишь.
молчишь с парома головой
глубокой тишины хлебнув
Иди в траву, усни в траву упав,
Переметнув-
шись
головой-змеей
Молчи, молчи с парома гулом труб,
гуденьем тишины ночной,
усталых (повапленных) губ
Глазами рыбы загляни
в огни
как волны искажают суть
Экран
Так (после дней голодных) нас еда пьянит
Так мы исходим - в страны разные -
Из ран
пустыни,
средоточья драм
КабАлла алый отсвет путь реки
Горит заря, впадает сеть в залив
Безмолвным продолжением руки
И рыбья кровь, веревья опалив,
стекает в прибережные пески
28 сент. 2014 г.
Часовые своей клети
Нет никаких рабочих песен,
Нет никаких рабочих вёсен…
Есть только на обоях плесень,
рваньё, что папа в стирку бросил,
круженье мух под лампой в зной,
охранники на проходной...
А там, где свечи и аллеи,
рты в липком соке пастилы,
те, кто богаче, те, кто злее,
куют не песни – кандалы –
и их приносят, как дары,
на наши тощие пиры…
И песни тише, тише, тише…
Ты даже звука не услышишь
тех песен – только заводской
гул труб над пастью городской,
и в шуме разговоров праздных
сыреет порох, сгорает ярость…
…как водка из горлышка, в полночь шаги на окраинах,
вперёд и назад – часовые своей клетИ,
как злое зверьё, догрызают больных и раненых,
чтобы никто не смог из неё уйти.
Чтобы дотлели здесь, без песен, без пороха
эти сердца, работающие, как станок –
до износа,
а после на свалках за городом
превращённые в нефть, в биологический сок –
чужеродным росткам пища, земля, основание –
базис счастливой жизни для высших каст…
В цветущих полях и садах навсегда изгнанниками
не только они, но мы сами сделали нас –
потому что растратили всё, все горящие ноты
заменили уютным жаром кухонной плиты,
и опять покрываемся теми же кровью и потом,
что текли с наших спин все столетия темноты…
и в глухую ночь не восстанья – шаги на окраинах,
вперёд и назад –
добровольные стражи клетИ,
собираясь в стаи, добивают своих же раненых,
чтобы никто не смог из неё уйти,
сковырнуть своей памяти ранку кровоточащую
и поджечь в удушливых шахтах сработанный шлак...
…мЕрно и мЕртвенно ночью дыхание спящего,
руки усталые судорога сплела -
да вот только она, пальцы стёртые болью сводящая,
год за годом их крепче и крепче сжимает в кулак.
а пока только пьяные песни чадящего быта
и рабочим тряпьём, рваниною дни в нищете
...что-то чёрное, страшное в воздухе всюду разлито...
но хоть волки и сыты,
да овцы уже не те
2014 г.
Шахтёр
снилось, будто бы каменной солью мне засыпало рот
будто я шахтёр
будто снег идёт
будто снегом придавлен я, словно землёй
будто доверху снег засыпал забой
будто доверху снег засыпал завод
будто снег идёт
будто снег идёт
Только вот... может, снилось мне то, что сплю?
Может, я во сне этот снег ловлю
своим почернелым, прокуренным ртом
вместо другого кого-то, кто...
30 сент. - 1 окт., 2014
Заря над городом
За лесами сполохи неба,
под ногами сырая трава.
Голод голоса, голод тела
нельзя воплотить в слова.
Потому молчу, охраняя губами сжатыми
тишину затаившихся птиц.
Башмаков, окровавленных ягодой,
не оторвать от земли.
Тихий ветер ерошит волосы.
Над водою немы колосА.
Пережёванным в горле голосом
полыхают в лесах небеса.
Полыхают во мне бездонные,
несказавшиеся слова.
Пеньем леса, пением голода
в башмаки прорастает трава.
Проводов промёрзшие прутья,
индевелые ветки сирени.
Синим воздухом мне вдохнуть бы,
полыхнуть, как в печи поленья,
из трубы, как из лёгких, гарью
улететь, когда всё сгорит….
здесь, за городом мёртвокаменным,
дотлевают леса зари.
2013
Летовские стихи
осыпАться как лист, рассыпАться корой с дерева; пиявкой припадать ко рта твоего мясу, утирать губы, кривляться бессмысленно безнадёжно бесцельно.
всепоглощающе бездействовать, умолять буквы вернуться. Когда проходишь мимо помойки и хочешь пнуть/приласкать котёнка, засунуть себе в мохнатый рот петарду и рассмеяться пушистым мясом, захохотать оцепеневшими зубами.
Когда чувствуешь осень полураздавленным жуком, волоча зелёню жижу тела по привокзалью. Когда рассыпаешься в метро сахаром, бежишь и смеёшься, бежишь и смеёшься в пустоте. Отравленно не существовать, становиться некрасивым куском, трескающейся коростой на лице обгоревшего. Плыть притопленной деревяшкой в реке, попадать на крючок голодного.
Суп из топора, слова из лесного колодца – глухие и безнадёжные, как поздние красные ягоды. Быть склёванным остроглазыми птицами, прорасти травой и большими деревьями.
растворившиеся в глазном соке видения, прорванные подкладки любезных влагалищ. Упоённый смех из-за куста, горящие поля за окном электрички.
Восторгаться живыми, уповать на мёртвых. Воровать, лгать, рисовать цветные картинки. Слушать чужие песни и не писать своих. Молчать угрюмо, притворяться человеком.
Ненужными зубами выпадать из оскала расстрелянного, сахарно улыбаться в невидимой петле. Растерять все косточки во имя яблоневых садов.
Грызть горлышко хлещущей бутылки, радостно клокотать взрезанным горлом. Стоять на одном месте, пускать корни во вспаханный чернозём, становиться деревом, переставать быть собой, переставать притворяться человеком, жевать солёную соплю помрачения. Забывать быть, забывать, забывать, забывать. осыпАться корой, брести в пустоте навсегда – язвительной трещиной, нервным тиком щеки горящего. нЕрвнЫМ ТИ_ко-М щеКИ Горя_Щ_ег-О в пуСТОт-е
11.10.13
мы начались, а революция не началась...
11:32, я пью своё пиво и думаю о тебе.
А где-то воины спят, а где-то ведут войну.
А так хотелось лежать на жухлой траве,
И знать: зачем? за что? почему? почему???
Он ей говорит: я вышел в тридцать, а ты не вышла.
Мы все опоздали, и очередь разрослась –
Как опухоль в теле больного, как пьяная вишня
в пьяном рту, -
мы начались,
а революция не началась.
2013
сентябри
Занавески шкафчики шторы
стоптанные задники туфлей
обнажённые женщины на покрывалах
морские волны…
Прилив каждый год всё тот же
каждый век, …
каждый август
в прихожей
капли света плещутся на линолеуме
Плещутся и исчезают, когда тень находит на стены
Мама стирает пыль с подоконников
А мне не стереть синяков с коленок –
Тех, что поставлены прошлым летом
И этим летом, как прошлым…
И каждый век
капли света и пыль в прихожей
И каждый год и неделю где-то в Кении воскресенье
И пальцы сначала ко лбу, потом к животу и после к плечам – во спасение
И индюки кричат, и бараны кричат как зарезанные,
и поля каждый год просят колосьям головы срЕзать
Каждый год каждую неделю воскресенье в Кении
Приливы на меловых отмелях
Бирюзовые воды белорусских, не всем доступных курортов
…местные моря без приливов, отливов и соли
А жених из задника туфли пьёт шампанское –
«на долгую совместную жизнь»
А потом из-за стенки слышим «я вас всех на хую вертела»
и с вертела падают капли жира
и прожигают тело
Шашлыки шкафчики покрывала
Белорусское море о бетонные стенки пирса
Не плещет, нет, стоит водой молчаливой.
в воде отражаются белорусские молчаливые лица
В воде отражаются деревянные плитки прихожей
пыль, что сыплется с моих волос остриженных
И бараны под окнами сербскими, и синяки под кожей
хотят остаться тут, то есть – хотят выжить.
На кухне мама и дочь вытирают посуду, задники туфлей натирают краской и воском. почтальон приносит письмо. на меловых отмелях Кении жгут маяки матросы. поджигают танцуют весело перерезают горла баранам, и те кричат по-сербски
На простынях проступают колосья
И прилива нет.
Белорусское море не знает соли.
И даже тем, кто имеет раны, окунувшись в него, не становится больно.
2013
июнь. я поднимаю знамя
бельё, висящее на верёвках
простыни, покрывала, застиранные панталоны
дети, играющие убогих
дети, играющие в супергероев
а когда смотришь всё время вниз,
созерцаешь чужие ноги
и свои ноги
и они так похожи –
от рабской поступи до прохудившейся кожи
на старых ботинках советских
детство
моё
растраченное в парках и переходах подземных
детство моё, казавшееся иноземным
неземным
таким на всех непохожим…
а теперь из зеркала –
такая же рожа
а может, даже и хуже
и тот, кого когда-то хотела видеть мужем
работает в фирме менеджером
по продажам
а я всё хожу
всё шатаюсь и крашу сажей
(вместо туши )
обугленные ресницы
и лица как цапли
и цапли как лица
взлетают с подёрнутых рябью болот
а на болотах цветы круглый год
и тина за ворот
покойнику в рот
холодною рыбой
и круговорот
из дома в троллейбус с троллейбуса в колледж из колледжа на работу
и снова в троллейбус
до рвоты
и взглядом опущенным вниз
опушённым рваными волосами
созерцаю всё те же боты
который год
и не меняю прописки
кладу бутерброды
в замёрзший распухший от боли живот
мама, ты где
мама, ты родила кого-то
мама, неужто мой брат этот страшный урод,
пускающий слюни
июнь.
я поднимаю знамя
на деревянную палку
мы вместе с детьми играем
хороним мёртвую галку
под бельевыми верёвками
под мокрыми простынями
падаем на асфальт коленями
разбиваемся
бежим к маме
в жирный салом заляпанный подол плачемся
а мама тихонько: «мальчики, мальчики»
такая же похожая на свинью как прочие
как тётя валя
как соседка с дочерью
как по телевизору из новостей женщина
у которой дом сгорел
и дети нелечены
и никогда вылечены не будут
а радио всё бу-бу-бу
и каплет маслом на губу
и каши просит стёртый до мяса сапог
и всё смотрю на перекрещенья ног
на некрещёных смотрю
на нехристей во христе
которые чертят круг в слепой пустоте
из дома в троллейбус
с троллейбуса на завод
который год
который год
который год
2012 г.
октябрь
Тогда я буду лежать как сегодня –
весь день в постели
как в детстве болеешь и ждёшь:
принесут груши
и красным цветком из угла
как герань
будет смотреть осень
и подушка в жёлтых потёках
и за окнами сушь и мёртвые листья носит.
И в доме так тихо
как будто умерли дети
ноги в тёплых носках от ревматизма
поверх одеяла только сухие руки
и во дворе поверх дорожки следы прохожих
а вдоль дорожки земля как яма чернеет
и красным пожарным сигналом горит небо.
Мор для тёплых личинок
чума для спящих
осень холодные руки поверх одеяла
гороскоп в газете всегда говорит правду:
ящик.
и плещется чернота в придорожных каналах
а времени нет ни напиться ни окунуться
только лежать и смотреть в зыбучую воду
в воду смотреть и слушать как тихо в доме
и умершим детям жаловаться на что-то
и красным цветком из угла наблюдать осень
трухлявой геранью скрипнувшей половицей
землёй вдоль дороги личинкой тёплой и спящей
а ветер прибоем сухие листья приносит
и кружит вокруг постели беззвучный омут
сухо во рту и страшно воды напиться:
вдруг вода в полынье
окажется мёртвой.
Полдень в комнате
руки поверх одеяла
как когда-то лежу целые сутки в постели
за окнами сушь и листья гнилые палые
и в неглубокой воде отражения елей.
2012
травяной мешок
Коченеет во мне травяной мешок.
Проглотив слюну, отхаркнув смешок,
Иду и слушаю, как хорошо
Гудит осиновый рой,
Как прокуренный рот на лице чадит,
Как шатается позвоночный состав,
Как смеётся тягучая красная кровь
И как вязнет нога, прилипая к прелым листам.
Я училась слагать на песке цифирь,
Зарывала ногтями в песок псалтирь,
Я хотела стать как юдифь, есфирь,
позабыть свои имена.
Но осиный рой на лице ревёт,
И выносят сентябрь ногами вперёд,
И обрезаны пальцы ног,
И кровь запеклась.
И болит во мне травяной мешок,
И я слушаю песню ногтей и кишок,
И хмельно внутри, и так хорошо
Падать в дорожную грязь.
2011
Мы поменялись лицами с птицей.
И теперь птица с моим лицом
На мокрые ветви сада садится,
Вынашивает призрачное яйцо.
Круглое, как голова великана;
Пустое, как моя голова.
Клювом птичьим жую беспрестанно
Чьи-то несказанные слова.
А птица с белым крылом широким,
С круглым глазом, с моим лицом
Видит таинственные дороги,
Вынашивает призрачное яйцо.
Над промокшим лесом, над сжатым полем
Летит, роняя мои слова.
И качается от бессловесной боли
Хрупкая, птичья моя голова.
В чёрной ночи, в саду соловьином
Из глины созданное, молчит
Тело моё, обращаясь глиной
В чёрном саду, в соловьиной ночи.
Падя на камни, спрятавшись в логово,
Выносит птица призрачный плод.
Слепым, таинственным, тайным дорогам
Безлицее тело моё поёт
Песню безлицую, безголосую,
Пустую, как моя голова.
В саду, прорастая невидимым колосом,
Молчат обезглавленные слова.
А птица с белым крылом широким,
С круглым глазом, с моим лицом,
Оставляет следы на пустой дороге,
Дождливый мир замыкая кольцом.
2010